Чудовище во мне - Марго Эрванд

не меньше часа, чтобы разложить все в аккуратные стопки. Вздохнув, швыряю ее обратно, все пошло кувырком. – Какой-то урод накачал меня наркотой и отвез к себе.

– Что? – ахает Джесс, в ужасе тараща на меня глаза. – Как? Кто? Мать его, что он сделал? Джен, как?

– Я не знаю как и зачем, но со мной все в порядке. Во всяком случае, проснувшись, я не почувствовала и не обнаружила никаких признаков физического насилия, конечно, не считая головной боли.

– Он что, извращенец? Зачем он накачал тебя?

– Извращенец ли он? – спрашиваю я, стягивая с себя платье. – Не мне судить, я ведь тоже не ангел.

– Не говори глупостей, ты никому не причиняешь вреда.

– Это еще как посмотреть. Он следил за мной… решил, что я лесбиянка.

– Придурок, – ругается Джесс, но я замечаю странный блеск в ее глазах. – Красивый?

– Издеваешься?

– Нет, просто интересно.

– Он мудак, который испытывает слабость к малышкам.

– У-у-у.

– Если тебя это так заводит, прогуляйся в клуб «Ля Пекора Нера», этот самодовольный ублюдок там какая-то шишка.

– Ну я выше тебя почти на пять дюймов, а значит, вряд ли подойду на роль малышки.

– К чему гадать, иди попытай удачу, а я пока схожу в душ, если ты не против.

– Ты на меня все еще злишься?

– За что?

– Ну за эти чертовы маски…

– Нет, я ни на кого не злюсь, – натянуто улыбаюсь я, стоя перед ней в нижнем белье. – И если мы закончили этот бессмысленный разговор, я обещаю не слиться в канализацию и спуститься в фойе через два часа.

– Звучит обнадеживающе, – сдается Джесс, делая шаг в сторону входной двери. – И все-таки я бы написала заявление на этого урода.

– Я не наступаю на одни и те же грабли дважды, – сквозь зубы говорю я, чувствуя новый приступ злости. И хотя я понимаю, что Джесс мне не враг, на языке у меня только колкие и едкие формулировки. Я еле сдерживаюсь.

– Жду тебя через два часа внизу, – наконец, говорит она и выходит.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

***

По возвращении в Нью-Йорк Джесс предлагала взять одно такси на двоих, но мне удалось настоять на том, чтобы мы ехали разными машинами и стояли в бессмысленных пробках на Манхэттене. И сейчас, сидя на заднем сиденье автомобиля, в благодатной тишине, наступившей впервые за последние несколько часов, я наконец слышу собственный внутренний голос. Не тот, которым я пыталась перекричать и переспорить нескончаемые доводы Джесс относительно событий, случившихся прошлой ночью, но тот, которым я обычно рассуждаю, анализирую и делаю выводы.

Я тоже виновата в случившемся. Я потеряла бдительность, поддалась чувствам… чертовы маски… и я не заметила, как бармен подмешал мне наркоту. Нельзя терять контроль над ситуацией. Я должна быть внимательна всегда! В этот раз мне повезло… извращенец-импотент… прям какая-то ирония.

Мои губы растягиваются в легкой улыбке, но внутренний голос твердо повторяет: никогда, никогда больше!

Такси останавливается возле подъезда, но вместо ожидаемой радости вновь оказаться дома я растерянно смотрю в глаза Кевину, который открывает мне дверь и почти сразу вручает большой букет красных роз.

– С приездом, я так соскучился, – почти на ходу шепчет он мне в ухо, и я чувствую его поцелуй на своей щеке.

Прижимаю к груди охапку цветов и молча наблюдаю за тем, как Кевин достает мой багаж и дает таксисту чаевые. Он не сводит с меня глаз и постоянно улыбается. Кажется, я никогда прежде не видела его таким счастливым и окрыленным, точно ребенок, которому пообещали купить долгожданную и такую желанную игрушку. Я обещала Кевину подумать, я обещала, но ни разу об этом даже не вспомнила.

– Ты же не возражаешь, если я помогу тебе донести чемодан? – спрашивает он. – Только не говори мне о том, что у тебя не убрано дома, мне это не важно.

– Хорошо, не буду.

Я открываю дверь ключом и пропускаю его внутрь. Легко подхватив мой багаж, Кевин начинает подниматься по лестнице на третий этаж. В подъезде, как и всегда, довольно шумно, но сегодня я рада слышать это многоголосие, которое делает невозможной любую беседу. Преодолев первый пролет, я ловлю на себе изучающий взгляд Кевина, но он ничего не говорит, и мы продолжаем в тягостном молчании подниматься наверх, каждый погруженный в свои мысли.

Черт, что мне ему сказать? Он спросит… обязательно спросит… но у меня нет ответа… я просто не могу… не могу и не хочу… он мой друг… он мой единственный друг, и я не хочу его терять… черт, черт, черт.

Пролет между вторым и третьим этажом значительно тише и спокойнее. Мои соседи просыпаются только к вечеру, а активная фаза их жизни приходится на темное время суток. Я слышу звуки наших шагов, гул мыслей, а еще я слышу Кевина:

– Как поездка? Отдохнула? – спрашивает он. Обычно он болтает без умолку, только когда нервничает. Я же в стрессовых ситуациях замыкаюсь в себе. Я не хочу говорить, я не хочу ничего слышать. – Все хорошо?

– Да, просто устала, – отвечаю я, стараясь не отставать. – Спасибо за цветы, красивые.

– Да уж, – неожиданно тянет Кевин, резко останавливаясь в коридоре. Я едва успеваю среагировать, чтобы не впечататься ему в спину. – Черт, похоже, я снова опоздал.

Я выглядываю у него из-за плеча, чтобы понять, о чем он говорит, ощущая странное предчувствие беды. У моей двери стоит большой букет белых лилий. Он выглядит в точности, как и тот, что Винсент прислал мне прямо на работу в полицейский участок в день моего рождения пять лет назад. Я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Хватаю Кевина за руку, чтобы устоять на месте и не сползти на пол. Я вижу его решительный взгляд, когда он прислоняет меня к стене, забирая у меня из рук связку ключей. Словно в замедленной съемке, я наблюдаю за тем, как Кевин беззвучно поворачивает ключ и входит в квартиру. Я не слышу ни звука, только внутренний голос, который, как заведенный, повторяет одно: это он. Это он. Он здесь. Он вернулся.

Бессознательно прижимаю к себе букет роз.

Меня трясет.

Глубокий вдох – выдох.

Кевин все еще в квартире, и я по-прежнему ничего не слышу.

Вдох – выдох.

Я ждала этого пять лет. Я не буду больше прятаться.

Открываю дверь, чтобы войти в свою квартиру, когда передо мной возникает Кевин.

– Пойдем спустимся в кафе, хорошо? – говорит он, несокрушимой стеной преграждая мне путь. Упаковка цветов неприятно скрипит.

– Что происходит? Что там? – спрашиваю я, не двигаясь с места.

– Джен, послушай меня, хорошо? Пойдем, – настаивает Кевин, называя меня по имени. Я чувствую его теплые и сильные руки на своих плечах, от этого прикосновения у меня перехватывает дыхание. Упираюсь кулаком ему в грудь и толкаю со всей силы. – Не нужно.

Кевин не ожидал встретить сопротивления, потому мне удается увернуться и заглянуть внутрь. Достаточно одного только взгляда, чтобы почувствовать, как я соскальзываю в пропасть. Красные розы тяжелым камнем падают на пол, и в этот миг мир вокруг перестает существовать, я проваливаюсь в прошлое и снова барахтаюсь на полу, отчаянно сопротивляясь ублюдку. Он заламывает мне руки, засовывая в рот какой-то кусок тряпки. Я кричу, но с губ срывается только бесполезное мычание, теряющееся на фоне остальных звуков. В тот день на мне было надето шифоновое платье, бежевый плащ и бордовые сапоги на каблуке. Тех вещей давно не существует. Я все сожгла на заднем дворе своих родителей. Но они будто восстановились из пепла и материализовались на полу моей квартиры, воссоздавая в памяти тот ад, через который мне пришлось пройти.

Кевин выталкивает меня в коридор, но я успеваю оторвать взгляд от напольной ретроспективы и взглянуть в зеркало. Надпись, сделанная красной помадой, лишает меня способности дышать.

«С годовщиной!»

Глава 28

Кевину удалось вытащить меня на улицу и даже посадить в машину. Откинувшись на спинку сиденья, я отрешенно смотрю в окно, продолжая сторониться внешнего